«Национальное достояние»
В конце мая был избит столичный журналист, позволивший себе некорректное высказывание в отношении пророка Магомеда. Тут же нашелся неофит, который не поленился и, придя к коллеге полночь-заполночь, попытался зарезать супостата. Журналист оказался в больнице, а полиция сделала вид, что ищет нарушителя спокойствия. Уверенности, что злостный хулиган (именно так квалифицируются его действия со стороны закона) будет найден, нет.
Между тем создается ощущение, что общество в целом для себя уже решило: подобное позволено тем, кто молится на восток. Первый и вполне естественный вопрос: почему? Может, потому, что у них религия такая, или нам уже все равно?
Мы привыкли к этим смуглым, почти безразличным лицам, которые встречаются (уже и в Пскове) почти на каждом шагу. О Москве и говорить нечего. Утром, когда поезд прибывает на Ленинградский вокзал, первое что бросается в глаза – не привычный носильщик, а десятки, сотни лиц характерной, не славянской внешности. Они ничего не выражают, кроме недружелюбия. Они в центре России, но здесь они гости незваные. Полагаю, полиция их терпит потому что это дополнительный источник дохода: у десятка «проверишь документы», глядишь, и кругленькая сумма в кармане. Сами же столичные жители воспринимают таких приезжих, как дешевую рабочую силу, которая готова за нищенскую (по московским меркам) плату выполнять черную работу.
От этой толпы, которая буквально оккупировала - не Абай, а Комсомольскую площадь - исходит скрытая угроза, и такое количество чужих не только смущает, но и страшит. И эта неприязнь обоюдная. Гастарбайтеры боятся всего, поэтому ежеминутно готовы к обороне. Религия, истовое исполнение ее обрядов – один из способов самозащиты. Поэтому в намаз они тысячами собираются вокруг соборной мечети, устилая все близлежащие вокруг нее улицы ковриками и, не обращая внимания на суетливый ритм столицы, усердно бьют поклоны. Так они защищаются. От нас…От нашего непонятного образа жизни, когда «да» означает «нет», когда рукопожатие не значит выражение искренней дружбы, удар в область паха – единственный весомый аргумент разрешения любого спора.
Проходит время и (вольно или невольно) какие-то наши черты они перенимают и становятся чем-то похожими на нас. Ислам запрещает пить вино, но водка в широтах, где большую часть года льет дождь или идет снег, уже воспринимается, не как напиток, а как необходимый продукт питания, который заменяет солнце. Конечно, на этом фоне можно рассуждать о кризисе духа общности, и вслед за московским писателем Юрием Буйдой, повторять, что «русская соборность, …идея единства сформировались в условиях Ига»
«Она стала религиозной после того, как хан Узбек сделал Орду мусульманской. – пишет он в своем блоге, - Поэтому борьба против Ига стала войной религиозной, сопоставимой с испанской Реконкистой. В условиях войны только единство обеспечивало победу. И это единство стало главной идейной (религиозной) опорой царей из Дома Калиты. Собственно, она и была химической базой всей царистской идеологии».
…Которая в новейшей истории благополучно рухнула (не без помощи династии Романовых) – у того же автора.
Говоря проще: в драке не выручат – в войне победят. Это уже Жванецкий.
Но можно ли считать это объяснением того, что агрессивный мусульманин бросился на журналиста, который, как показалось неофиту, оскорбил ислам? Вряд ли… Дело, скорее в другом. Вместе с умением пить водку, выражать свои мироощущения отборным матом, они, как губка восприняли и то, что можно считать родовыми чертами нашей общности, а именно (прошу прощение за трюизм) неуважение к самим себе и чужому мнению.
Свежий пример: если христиане не по-христиански относятся к своим детям (тем же «пуськам», которым за рок-концерт грозит реальный срок), так чего же они, правоверные, должны изображать из себя добрых самаритян? Полиция будет продолжать искать хулигана, а мы, умиляясь от собственной любви к себе, будем, как и прежде, рассказывать друг другу, какие мы добрые да веротерпимые. Как прощаем ближнему своему обиды и долги наши, не желаем бизнеса, а равно и жены брата своего.
И только в одном наша принципиальность не знает исключения: мы проломим голову любому, если его мнение не будет совпадать с нашим. И это наше всё! Было бы это «всё» в Европе конвертируемым товаром, то мы могли бы его экспортировать тоннами, как нефть. Жаль только, что наше «национальное достояние» за пределами необъятной Родины особым спросом не пользуется…
Юрий Моисеенко
