Шанс дожить до пенсии

От этого напористого голоса не спрятаться, не скрыться. Президент Медведев, аки журналист Невзоров в лучшие свои секунды, форсированным голосом со строгим взглядом следователя районной прокуратуры объясняет:

«Когда-то один из наших писателей, Антон Чехов, сказал, что мы должны работать, работать и работать, а счастье – это удел наших далёких потомков. Чехов – это на самом деле мой любимый писатель, но я готов согласиться только с первой частью этой фразы. Я верю, что результаты нашего совместного труда мы почувствуем в ближайшее время и почувствуем сами. Мы стремимся стать страной новых возможностей. Если есть интересные идеи, которые ещё не стали реальностью, но могут улучшить жизнь людей, мы готовы к их реализации.

Я вижу свою задачу в том, чтобы каждый почувствовал и поверил: если ты много работаешь, если ты готов менять мир вокруг себя, действуя при этом в рамках закона, то у каждого есть шанс на успех. Это наша политика, и это моя политика».

Извините великодушно за такую обильную порцию пустопорожнего оптимизма в стиле Горбачёва и доктора Геббельса, но тут уже ничего не поделаешь: президента по определению нужно слушать и знать, какие тараканы шевелятся в его черепной коробке.

Особенно, если говорит президент не для россиянского потребления, не второпях, а для наших дружеских партнёров из Калифорщины. Наверняка эти слова были если и не заучены наизусть перед произнесением, то явно над ними поработал не один Дмитрий Анатольевич. Бодряческий тон довершал по-отечески нежный посыл: дескать, я сам в это верю, поверь и ты мне!

Калифорнийские партнёры, может быть, и верили Дмитрию Анатольевичу, только вот у меня на протяжении всей этой агитки в стиле телеканала «Russia Today» зевота от набившей оскомину властной ерунды соседствовала с, увы, привычным уже раздражением. Можно, конечно, допустить, что в формулировке «результаты нашего совместного труда... почувствуем сами» под «мы» понимались не все «дорогие россияне», а только личные знакомые президента Медведева. Но не будем так уж циничны и всё-таки допустим, что среди определения «мы» где-то сбоку маячит и некто Канавщиков, честный плательщик всех налогов и по своей журналистской профессии прямо обязанный быть в курсе некоторых вещей.

Вообще, наверное, это самый честный подход – говорить про себя, о том, что лучше всего знаешь. И коль уж пошёл такой глобальный разговор на идеологических формулах и цитатах аж из Чехова, то поговорим, что называется, не для протокола. Хотя, вполне вероятно, для протокола тоже, поскольку неоднократно имел возможности убедиться, что власть может сейчас сломать о колено любого, если захочет.

Да, да, мои дорогие. Даже хвалёной свободы сейчас гораздо меньше, чем в советские времена. Тогда был хотя бы самиздат, кухни, «Голос Америки», а иногда в иных парткомах и в КГБ попадались вменяемые люди. Тогда можно было хотя бы что-то кому-то объяснить. Да, был соковыжимательный пресс, но была и отдача, если докажешь, что прав и не будешь дёргать поджилками от одного начальственного окрика.

Показательным выглядит хотя бы сборник «Больше, чем газета» о людях и делах «Комсомольской правды» 60-70 годов (изд. дом «ПоРог», М., 2006). Тогдашние журналисты ради правого дела вполне успешно боролись хоть с членами ЦК, хоть с членами Политбюро. Если надо, в корзину летели даже бумаги крайкомов комсомола!

И Москвой дело тогда не ограничивалось. Помню из своего опыта, как стоило только появиться материалу про сеть малых предприятий, которые, как пиявки, присосались к одному заводу, тут же у меня появился сотрудник КГБ. Появился не с руганью и угрозами, а с заинтересованностью и горячим желанием добиться справедливости.

Он долго меня расспрашивал и многое сам рассказал. После того разговора я жалел лишь о том, что так мало могу человеку сообщить из того, что он не знает. Мы обменялись телефонами с этим подлинным патриотом и государственником. Потом, через несколько лет, пришло известие, что майор погиб в Чечне.

Бывает ли сейчас нечто подобное той реакции и тому интересу к журналистскому слову? Однозначно, нет! Каждый острый материал традиционно вызывает 0,1-0,2 положительных читательских реплики (в стиле похлопывания по плечу один на один) и тонны грязи и оскорблений в самых разных кабинетах и по телефонам. Говорят, что посадят, говорят, что кровью плакать будешь, что по судам затаскаем и так далее.

Честно скажу, что если бы не советская закалка и память о сотруднике КГБ, а также о некоторых принципиальных членах парткомов, никогда бы сейчас не взялся ни за один из острых материалов. Даже под псевдонимом! Поскольку никакие деньги в принципе не могут быть адекватной компенсацией всем тем властным истерикам, на которые в этом случае нарываешься.

Тем более что слухи о неких запредельных журналистских гонорарах весьма преувеличены. За полосу формата А3 среднестатистическое (даже федеральное) издание сейчас платит 500-1000 рублей. Где-то бывает больше, где-то меньше, но я о средней цифре для среднего качественного текста.

При этом в советские времена, когда средняя зарплата инженера составляла 120 рублей, стоимость полосы в местном издании могла доходить до 15 рублей, в областном – до 30-40, в федеральном – дот 50-60. Писательское же слово ценилось ещё дороже. Если кто забыл, напомню, что 1 опубликованная стихотворная строка члена СП стоила 90 копеек, а изданиям разрешалось выплачивать гонорар даже за произведение «принятое к печати, но не опубликованное»!

Есть ли сейчас хоть бледная тень всего этого великолепия, Дмитрий Анатольевич? Над пишущей братией только насмехаются периодически: мало денег, значит, плохо пишешь, значит, не то пишешь, значит, сотрудничаешь не с теми. Многие люди, узнавая про мой оклад главного редактора городской газеты – 12 тысяч рублей, лишь брезгливо морщатся. Попытки подработки и сотрудничества в самых оптимистических раскладах приносят дополнительно до 3 тысяч рублей, не больше.

Я понимаю, конечно, сейчас, задним умом, что нечего мне было тащиться назад,в город своего рождения. В воздухе уже веяло рыночным духом наживы и глумливого нигилизма. Нужно было резко и сразу забыть о старых схемах. К тому же были реальные предложения в Ленинграде, Москве и надо было оставаться там, где другие расценки и другие возможности.

Но это сейчас я стал такой умный, а когда ещё только был закончен журфак Ленинградского университета, я прекрасно знал: с федеральными изданиями я и так буду работать, а через провинцию легче будет сделать старт в литературу. Я знал, что в Советском Союзе вне зависимости от места проживания у меня и так были бы книги с нормальными гонорарами, квартира и уважаемая работа.

Но вот приходит так называемая новая эра. Более честная при Ельцине, когда оставались хотя бы маленькие шансы на подъём, и железобетонно-равнодушная сейчас, когда ту же самую миску с чечевичной похлёбкой тебе протягивают уже как великое благодеяние и заставляют благодарить за неё при любой встрече. Мышеловка захлопнулась!

Ну, что лично мне, спрашивается, ваша 70-миллиардная Олимпиада в Сочи? Мне там никогда не бывать и по стадионам вашим не ходить. Радоваться за спортсменов, которые имеют и свои квартиры, и нормальные зарплаты? Вроде бы тоже не мазохист, чтобы радоваться сему факту.

Скажете, есть же всякие литературные премии, спонсоры. Теоретически есть. Но практически самая большая премия, которую удалось получить за год труда – 50 тысяч рублей. В основном премии или копеечные, или вовсе никакие. А к спонсорам мне при нынешней должности ходить – себе дороже. Один раз получил около 2 тысяч рублей, так потом не знал, куда деваться от этих спонсоров, которые так и норовили подсунуть «заказ», ты же им «должен». Еле отговорился. В целом же в литературе сейчас почёт лишь молодым, тем, кто не видел СССР и кто уверен, что от себя гребут лишь курица и бульдозер.

Во всех сферах жизни торжествуют лишь нахрап, умение урвать, растолкать локтями. Где власти привычно латают все дыры именно за счёт терпеливых, молчаливых канавщиковых. Как в интересной истории, рассказанной «Российской газетой» 26 ноября 2009 года. Она о том, как ветеран-шахтёр продал квартиру, чтобы построить дом, а из-за кризиса стройки не получилось и ночевать приходится ветерану в «Жигулях».

«РГ» сокрушается: ах, ветеран Великой Отечественной войны будет зимовать в машине. Ах, городские власти потратили 3 млн. рублей на фонтан, а на квартиру кавалеру медали «За отвагу» денег у них не нашлось.

Хорошо написано. Про чинуш из местной администрации, про фронтовика, живущего на автостоянке к 65-летию Великой Победы. Был бы приучен плакать, слезы бы точно прошибло. Одно вот только червячком внутри шевелится: позвольте, но ведь у ветерана была квартира и то, что он её продал – это его личный выбор и его личный риск!

Понимаю, что звучит это цинично и расчётливо, но при капитализме «если ты готов менять мир вокруг себя, действуя при этом в рамках закона, то у каждого есть шанс на успех». Ветеран сделал свой выбор, захотел достать звезду с неба. Не вышло. Ветерана, конечно, жалко, но почему другие должны оплачивать налогами ветеранские риски и его желания?

Значит, одну квартиру продал – ничего, богатое государство за счёт лопушков-канавщиковых ему другую даст! При этом вопрос о детях ветеран-рыночник однозначно отметает: «Дети? Они далеко, у каждого своя судьба». Далеко... Дети никаких обязательств перед отцом не имеют, потому что – далеко. Зато местная администрация близко, газета близко, слёзы у податливых налогоплательщиков ещё ближе.

Интересно, а если и вторую свою квартиру ветеран продаст, чтобы достроить дом, щедрое государство даст ему третью квартиру? Ветеран же всё-таки! Как вы считаете, Дмитрий Анатольевич?

Спасибо, конечно, за совет работать больше. Видимо, теперь буду на работу приходить не в 8.30, а в 8.00 и спать ложиться не в 02.00, а в 03.00. Видимо, и от традиционного сна по субботам до 09.00 придётся отказаться и вставать раньше. Только незадача вот: живу я не в Калифорнии и знаю, что весь этот гнилой агитпроп не всерьёз, а просто витринка made in Russia для дежурного пиаровского щелбана Обаме.

Кстати, я ничуть не плачусь и ни о чём не жалею. Что есть – то есть. Зарплаты хватает, с голоду не умираю, хожу тоже не в рванье, а пару лет назад купил цветной телевизор, чтобы мать хоть на 70-летие порадовалась. Что машины нет и до работы добираюсь пешком – тоже не страшно, здоровее буду. Никуда не езжу, моря не видел? Тоже не беда. Писательской фантазии вполне хватает побывать в любой точке вселенной и всё там подробно разглядеть. Но вот разница подходов по-настоящему тревожит.

Даже внешне справедливые законы, как с жильём для ветеранов, у нас по определению не могут быть на сто процентов справедливы! И с ельцинских времён этот разрыв не только не уменьшился, но, на мой взгляд, стал ещё более явным.

Вот сейчас пишу эти строки, а перед глазами стоит двадцатилетний москвич Пётр Кузнецов, часто я уважительно и не в шутку называл его Петром Петровичем. Талантливейший человек. В 16 лет начал учёбу в институте по космической технике. Человек-оркестр, игравший на всех музыкальных инструментах. Чистейший, совестливый, свято веривший в Россию.

Когда сотрясалось небо Калифорнии от красивых словес, Пётр Кузнецов погиб в аварии. Почему-то его любимая Россия не дала ему шанса. Самые лучшие почему-то вот этак периодически уходят. Кто — за границу, кто — насовсем. А правки в отношении гениального Чехова почему-то раз за разом оказываются лишь опечатками.

Прекрасно знаю то, что и у меня при существующей системе приоритетов есть лишь один-единственный шанс – попытаться дожить до пенсии и вытянуть у государства хоть какую-то копеечку. Чтобы сидеть дома и есть хоть хлеб с водой, да за казённый счёт. Хоть шерсти клок. Такие вот шансы...

Андрей Канавщиков